Грабал Богумил - 'шестиклассница'
Богумил Грабал
"Шестиклассница"
Из книги "Прекрасные мгновения печали"
Самыми большими детьми в нашем городке были взрослые, а среди взрослых
были такие, которые разыгрывали представления. Чуть ли не все они ходили к
нам в пивоварню: когда забивали свиней, когда был сезон охоты на куропаток и
зайцев, а главное, когда наступала пора генеральных репетиций. Каждые два
месяца они радовали нас новой пьесой, которую вначале несколько вечеров
кряду читали у нас дома, при этом они пили пиво, ели толстые ломти хлеба,
намазанные смальцем, и произносили вслух то, что собирались исполнять на
сцене. Потом они ездили в Прагу - посмотреть, как эту пьесу ставят там. А
потом приходила прекрасная пора репетиций на сцене. Матушка поила коз и
задавала корм поросятам, при этом она уже задолго до репетиции облачалась в
свой синий костюм и, наконец, зажав роль под мышкой, иногда пешком, а иногда
на велосипеде отправлялась в город. Но это уже была не матушка, а дама,
которая будет играть в очередном спектакле. Когда ставили "Периферию" ,
матушка изъяснялась с пражским выговором и так вульгарно, что папаша даже
заглядывал в роль - есть ли там такое. Когда же она играла женщину с моря,
то настолько входила в образ, что и с папашей разговаривала раздраженным
тоном, а когда Нору - то вначале была с ним обходительна и готова услужить
ему во всем, но затем, по мере того как характер ее героини менялся,
принималась грозить ему разводом и твердить, что бросит его, и папаша
успокаивался, только прочтя в книге, что такова ее роль в последнем
действии, и поняв, что на самом деле матушка ни о чем таком и не помышляет.
И все же отец пугался, потому что матушка изображала все еще натуральнее,
чем бывает в жизни, она так искренне уверяла, что уйдет от него и начнет все
заново...
Отцу нравилось, когда матушка играла Дездемону. К последнему действию
он совершенно перевоплощался в Отелло и очень жалел, что не может сам
сыграть заглавную роль. Поэтому уж последнее-то действие он непременно
репетировал с матушкой, и я видел: отец настолько вживался в роль и с такой
самоотдачей и удовольствием играл все сцены ревности, что однажды повалил
матушку на пол и стал орать на нее, держа одной рукой книжку, а другой
сжимая бедняжку так, что у нее заболела рука, и она крикнула отцу, мол,
отпусти меня, и обозвала его грубияном. А папаша защищался, говоря, что так
написано в книжке, и хотел еще порепетировать с матушкой самый финал, но она
вовремя посмотрела на часы и сказала, что ей пора на репетицию в театр, а то
отец мог бы задушить ее - так же, как в конце "Отелло".
И вот каждый вечер перед репетицией матушка в синем костюме пересекала
площадь со свернутой в трубку ролью под мышкой, прохожие здоровались с ней,
останавливались, окружали ее, а она с улыбкой рассказывала им, какой будет
спектакль и кто в нем будет играть. Я же стоял под сводами колоннады возле
открытой лавки пана Регера, который скупал шкурки зайцев, козлят, хомяков и
вообще всякой живности, и здесь так воняло, что люди сюда заходили, только
если им это было очень надо. Но отвратительный запах шел не из лавки пана
Регера, а сзади, от реки. Туда, за дом, стоявший на площади, свозили кости с
бойни, там высилась огромная гора костей, на них еще сохранялись остатки
мяса и жил, однако же солнце и, главное, крысы обгладывали это мясо
подчистую, так что по ночам тонны костей светились, точно груда
фосфоресцирующих стрелок с башенных часов... Итак, я стоял, опершись о
колонну, а по
