Горалик Линор - Нет
sf_social Линор Горалик Сергей Кузнецов Нет В мире, где главный враг творчества — политкорректность, а чужие эмоции — ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность — и она, как любая повседневность, оборачивается адом. Творчество обесценивается, человеческая жизнь хрупка, и невозможно отмахнуться от ужаса бытия.
Известный поэт, прозаик и переводчица Линор Горалик и писатель Сергей Кузнецов, автор трилогии «Девяностые: сказка» и нашумевшего романа «Шкурка бабочки», создали книгу, за последние годы ставшую классикой. Казалось бы — фантастический роман о порнографии и будущем. На самом деле — отчаянно честный роман об экзистенциальном ужасе и любви.
2002-2003 ru ru Faiber faiber@yandex.ru FB Tools 2006-10-13 http://lib.aldebaran.ru OCR Evgeny F299D69B-30D0-468C-A2F7-DDA6302C5672 1.0 v 1.0 — создание fb2 — (Faiber)
Нет Эксмо Москва 2005 5-699-11987-6 Сергей Кузнецов посвящает эту книгу своему брату, который понимает его лучше других.
Часть правды, самая очевидная и соблазнительная, выглядит так: эта книга, знаете ли, о порнографии… А вот если ползать по строчкам чуткой букашкой, как и положено брату нашему читателю, очень быстро станет ясно: книга эта о любви и боли или же о боли и любви.
Макс Фрай.Глава 1
Вдруг сдавило горло, больно и неприятно, мягким и мохнатым хлопнуло по лицу; сердце прыгнуло и упало, мелькнуло: «Будешь знать…», но тут же взгляд поймал ярко-рыжую кисточку на конце хвоста, знакомое порыкивание нежно вплыло в ухо:
— Арчи, ты псих!
Смеется — очень красивый, очень выигрышного цвета, даже в этом жутком неоне оранжевая шкурка остается режуще-яркой, полосы кажутся глубже; чувственно дышат широкие черные ноздри. Вдруг подумала даже: может, Арчи мне и хватит на сегодня, если он тут без какой-нибудь девахи, может, повторить прежние забавы? — вспомнила, как он осторожно ловил клыками ее палец, потеплела.
— Вупи-Вупи, конечно, я псих! Я самый клевый псих! —играет хвостом, щекочет ее ухо. — Расскажи же мне про ЖИЗНЬ.
Сует в руку свой наполовину выпитый коктейльчик, смотрит желтыми глазами. Что рассказать про жизнь? Вечер разговения, вполне понятная жизнь в такие вечера, даже для тех, кто, как она, не постится и не ждет первой звезды, чтобы с наслаждением наесться до отвала, включить какую-нибудь передачку, сладко потискаться.
Для тех, кто не постится, да еще и живет один, да еще и имеет — ну, скажем так — не самые простые вкусы, — это не слишком приятный вечер, вечер разговения. Хотела рано лечь спать и рано же завтра выйти на работу, хоть что-то успеть, потому что в последние дни настоящее проскальзывает в прошлое, как вот этот желток — в горло: начнешь разбирать почту — уже стемнело.
Хотела посидеть в ванне и лечь спать, но за стеной звякают вилками соседи, радостно вопит ребенок — включили телевизор? дали бутерброд с долгожданной колбасой? — тошно, тошно. Вот, Арчи, собралась, пришла, — так, потусоваться, увидеть знакомые рожи. Здесь много знакомых рож, раз в месяц или чаще заскочишь сюда на часок-другой, уйдешь расслабленной, иногда еще с каким-нибудь милым тигрусом, котусом — теплая лапа на плече, в такси осторожные когти пощипывают тонкую ч
